Посвящается Строевой Пелагее Андреевне, непревзойденному мастеру кожлянской глиняной игрушки, моей бабушке
Почему в последнее время, я все чаще вспоминаю тебя, бабушка? Какой уголек жизненного костра достался мне от тебя? Может, ты шепотом своей бессмертной души просишь, чтобы я помнила о тебе… Я помню, милая, помню.
Моя бабушка Поля была калека.
Мне не нравилось это колючее слово! Оно острыми ножами вонзалось в моё детское сердце всякий раз, когда кто-нибудь произносил его. Отвратительное сочетание букв в этом слове — унизительное и забирающее всякую надежду. Это слово как приговор суда, обжалованию не подлежит.
У неё было трое маленьких детей и старший сын-подросток, когда она попала в страшную автокатастрофу с пьяным водителем, и грузовик, придавивший её, нанёс отметину на всю оставшуюся жизнь, лишив возможности передвигаться… Тогда Поля стала калекой за несколько минут. Вдова. Мать. Калека.
Я знала её только такой: необыкновенно доброй, трудолюбивой, веселой и без ног. Мне казалось, что все бабушки на свете должны быть именно такими, как она, но чем быстрее я росла, тем ясней понимала, что ошибаюсь…
Она жила в деревне Кожля Курской области и была потомственной мастерицей глиняной кожлянской игрушки, точнее — свистульки. Часто приговаривала, что игрушка должна жить и иметь свой особенный голос, как у людей, иначе, нет радости с ней играть, лучше найти себе другое занятие.
Учеников не было, ведь люди мало интересовались игрушкой, тем более народной и простой, всё больше тяготели к строительству коммунизма.
Меж тем маленькая глиняная свистулька была её огромным миром — внутренним и внешним. Она спасала и от горестей жизни, и давала надежду, и приносила радость, оживая в натруженных руках…
Когда бабушка вымешивала и подготавливала глину, она пела. И глина впитывала в себя все тепло человеческого сердца, все нотки голоса, всю женскую любовь, которой была полна её душа.
Когда ставила свистульки в печку, она молилась. И они впитывали в себя всю святость ремесла и слов, обращенных к Богу. Когда же рисовала на своих игрушках примитивные полоски, она рассказывала мне сказки, поясняя, как важна каждая линия, как нельзя рисовать бездумно, как надо подбирать цвета, чтобы игрушка радовала и дарила счастье.
И свистульки впитывали всю мудрость и боль народа, чьими преданиями была полна бабушка.
Когда она пробовала их свист, ловко перебирая пальчиками дырочки сбоку, вся изба наполнялась соловьиной трелью и солнечным светом!
Она на слух улавливала малейшую фальшь… Как? Как, родная, ты, такая простая и неграмотная, могла услышать неверную нотку своего творения?
Фальшивая игрушка сразу же летела через кухню и с треском разбивалась об стену, оставляя после себя осколки обожженной глины и пыль. Мне так нравилось, с какой легкостью ты, моя бабушка, избавлялась от брака, беспощадно уничтожая его.
Прости, милая, что я так и не обучилась твоему мастерству! Я просто была маленькой и глупой. А ты никогда ничего не навязывала, уважая мою волю.
Какой-то человек из Москвы постоянно приезжал к тебе и увозил целые чемоданы глиняных творений, потому что они хорошо продавались иностранцам. А тебе оставались только продукты питания, которые он оставлял взамен, даже не деньги… Тебе было важно отдать людям то, что ты сотворила с любовью, стараясь не обращать внимания на адскую боль в спине.
Потом я найду книгу о тебе… На английском языке, даже не на русском. Я буду бесконечно рассматривать иллюстрации твоих работ, переведу её и прочту про твоё детство. Так бывает. Увы!
Сама ты никогда не вспоминала об этом, только слезы текли всякий раз, когда я спрашивала: была ли ты когда-нибудь маленькой девочкой, как я?
Знала ли ты, что руками создавала бесценные сокровища, не нарушая старинные правила и традиции? Нет, ты не знала, ты просто не умела жить иначе. Зато ты знала, как пахнут камыши, куда тебя с детьми вывели на расстрел немцы за то, что прятала и выхаживала раненного летчика… Ты знала, как пахнет дождь, потому что именно он спас вам жизнь тогда… И ты, как никто, знала, что такое радость быть живой и видеть своих детей живыми, именно это ты передавала через игрушку всем остальным.
Спасибо, тебе, за твою скромность и терпение! За то, что научила меня оптимизму, вере и силе духа. За то, что я ни разу не услышала от тебя хулы и причитаний на судьбу, которая выпала тебе, калеке. За то, что отдавала свой последний рубль внукам на сладости. И за то, что в твоём доме всегда было тепло…
Когда я приезжаю к тебе на могилу издалека, я плачу и пою. Так происходит само, я не могу противиться этому. Я помню только один куплет твоей любимой казацкой песни, и поэтому пою его несколько раз подряд, пока мне не станет легче. Со стороны это выглядит странно, ведь на могилах не поют. Но ты была особенная, поэтому я пою и буду петь тебе всегда!
И если бы мне сейчас предложили начать всё сначала и выбрать для себя любую бабушку из миллиона бабушек, я бы отыскала тебя в толпе и выбрала! Я нашла бы тебя по тому угольку творчества, который передался мне, и по одному куплету песни.
Знаешь, у меня остались пять твоих свистулек, очень звонких и примитивных, таких же настоящих, как ты! Это гордость моего рода, иногда я пересматриваю их и разговариваю с тобой, а потом, прикладываю к губам…
Недавно я уронила одну… У неё откололась часть головы и ухо. Прости, родная, я невольно сделала из неё калеку. Но она всё-таки свистит, нисколько не изменив своего тембра. Чисто и без фальши, словно повторяет тебя — снаружи калека, а не внутри!
Она поёт голосом курского соловья… И наполняет мой дом твоей любовью, радостью и солнечным светом.
Царствия Небесного тебе, родная!
Источник: 7ya.ru
